Пышная столица царской России Петербург, окраинный район ее, именуемый Охтой, — вот место, где 7 декабря по старому, 20 декабря по новому стилю 1894 года я стал гражданином земной планеты. Мои родители принадлежали к числу бедных и простых людей: отец был железнодорожным служащим, мать — малоквалифицированная швея-портниха. Может быть, по этой причине моей любимой игрушкой были паровозы.

К самым первым моим воспоминаниям принадлежат смерть моей единственной сестры и смерть моего отца. Сестра умерла, когда мне было два года, а ей семь лет. Я помню маленькую комнатку во втором этаже и в этой комнате гробик, украшенный цветами, с телом моей сестрицы, Верочки.

Через год умер мой отец. Помню, как за ужином ему стало плохо. Его положили в постель, а к утру его уже не стало. Он умер от кровоизлияния в мозг.

Я остался с матерью, чтобы, будучи единственным сыном и любимцем матери, сделаться «маменькиным сынком». И действительно, мать не знала, чем бы еще явить свою материнскую любовь сыну. Она окружала меня самой нежной заботой и самым внимательным уходом. Но трудовая жизнь не позволяла матери целиком отдаваться мне, и был день, когда в пятилетнем возрасте, выбежав на улицу, я попал под лошадь ломового извозчика. Но лошадь, а за ней и телега, прошли надо мной так, что я не получил ни одной даже царапины. В этом была, конечно, милость Божья.

В шестилетнем возрасте я заболел, на горе матери, дифтеритом и был положен в детскую больницу имени принца; Петра Ольденбургского. Несколько дней моя; детская жизнь висела на волоске, но я не помню сейчас этих трагических дней, а припоминаю только то, что в этой больнице было много игрушек, в которые я играл вместе с другими уже выздоравливавшими, как и я, детьми.

В то время, когда я, лежа в своей люльке, издавал мои первые звуки, а затем переживал в своем детском сердце события, только! что описанные, — в мире совершались большие события, волновавшие тогдашнее человечество: в Европе создавался впервые тройственный Союз: Германия, Австро-Венгрия, Италия — это с одной стороны, а с другой стороны, Россия сближалась с Францией. В Азии Япония делала первые попытки к завоеванию Китая, а в Африке бушевала англо-бурская война. В Турции раздавались стопы истязуемых армян.

Внутри же России штундистское движение, охватившее юг и север страны, делало большие успехи в народе, и встревоженное этими успехами православие, в лице Победоносцева, начало грозный поход против «новой веры».

Духовное пробуждение, широкой волной проходившее по России, захватило и моих родителей: и отец и мать мои были возрождены к новой жизни, и благодаря этому я рос в атмосфере живого христианства. Мать брала меня с собой на евангельские собрания, и там, как и дома, падали первые семена Евангелия в мою детскую душу.

Бог, ведший меня от дня рождения и знавший путь жизни, ожидавшей меня впоследствии, дал мне и нужную для этого пути подготовку. В то время я никак не мог понять, почему моя мать, так горячо любившая меня, отдала меня в пансион, где был самый суровый режим и спартанская система воспитания, и разлучилась со мной на целых пять лет. Наш воспитатель, заведующий этим пансионом, Фридрих Кеспер, был строгим, до чрезвычайности педантичным немцем. Воспитывая нас, воспитанников пансиона, он прививал нам самый скромный образ жизни, самое аккуратное отношение ко всякому исполняемому нами делу и максимальную пунктуальность во всем. Если он отпускал нас гулять, предположим, на один час, то мы должны были быть дома минута в минуту к назначенном им времени. Горе, если мы опаздывали хотя бы на пять минут. Наше питание было самое простое и скудное, утром — кусок черного хлеба, намазанного едва заметным слоем масла, и кружка горячего молока, на ужин — такой же кусок черного хлеба и кружка слегка подслащенного чая, а обед состоял из двух самых простых блюд — чаще всего супа-пюре из картофеля и каши. Это было наше ежедневное меню в течение всех пяти лет моего пребывания в пансионе, с весьма редким отступлением от него.

Чтобы приучить нас к самому аккуратному исполнению, какого бы то ни было дела, наш воспитатель каждому из нас назначал на месяц определенную работу и требовал самого аккуратного исполнения ее. Назначая, например, кому-либо из нас подметание полов, он бросал под шкаф или стул иглу или другой незаметный предмет, и если подметающий комнаты не нашел этот предмет, то он заставлял подметать все комнаты снова. Назначая чистку ножей и вилок, он проверял сам лично каждый вычищенный нож и каждую вычищенную вилку, и, откладывая в сторону те ножи и вилки, на которых оказались пятна, он заставлял их перечистить, просматривая их затем вторично.

Это пятилетнее суровое, поистине спартанское воспитание, это требование аккуратности во всем, это скромное питание, жесткая постель, строжайшая дисциплина и наказание за малейший проступок — все это лично мне помогло в моей дальнейшей жизни переносить с легкостью многое, что мне было бы трудно переносить без такой суровой предварительной школы. Лишь впоследствии я оценил эту суровую школу, которая из избалованного и изнеженного любовью матери «маменькина сынка» выработала из меня довольно выносливого и неприхотливого человека.

Но не в этом только значение моего пребывания в пансионе. Пять лет наш воспитатель-немец говорил с нами, своими воспитанниками, только по-немецки, в результате чего мы все вышли из пансиона с прекрасным знанием немецкого языка, не только теоретическим, но и практическим.

Впоследствии, когда я обратился к Господу и стал Его служителем, я решил погрузиться в изучение богатой немецкой духовной литературы. Передо мною открылись библиотеки с литературой на немецком языке, и я с великой жаждой поглощал книгу за книгой. Как я был благодарен Господу и своей дорогой матери, что я попал в немецкий пансион, где изучил в совершенстве немецкий язык. И снова я исполнился глубочайшей благодарностью к Господу за этот пансион летом 1954 года, когда в течение двух недель я имел возможность путешествовать по Норвегии с проповедью Евангелия на немецком языке.

Находясь в пансионе, я регулярно посещал богослужения в церкви св. Марии, с которой был связан пансион и где пастором в то время был известный Альберт Мазинг. Именно этот пастор в течение пяти лет сеял в мое отроческое сердце семена Евангелия и направлял мои мысли к небу. В его воскресной школе я почерпнул многое, что продолжало в дальнейшей моей духовной жизни приносить свои плоды.

Эти посещения лютеранских богослужений сделали меня другом лютеранской церкви, каковым я остаюсь и до сего дня. Молю Господа, чтобы в дорогом для меня лютеранстве было больше таких живых пасторов, каким был пастор Альберт Мазинг.

В дни моего детства и отрочества в Петербурге были четыре немецкие средние школы: училище св. Анны, училище св. Петра, училище св. Екатерины и Реформатское училище. Все эти четыре училища были связаны с немецкими лютеранскими церквами, и преподавание в них велось на немецком языке.

По окончании учебы в пансионе и школе св. Марии я должен был поступить в одну из этих четырех немецких средних школ. И я поступил в училище св. Анны. Но поступление в эту школу было связано для меня с большими трудностями. При приеме предпочитались дети немецких родителей, а русские дети принимались в виде исключения и в последнюю очередь. Как мне рассказывала моя мать, она со слезами на глазах упрашивала директора школы принять ее сына. Господь был с нею, и я был принят. В этой школе, как и в других немецких школах, было два отделения: гимназическое и реальное. Я поступил на реальное отделение. Кроме немецкого языка, мы изучали еще английский и французский языки.

Я должен здесь вспомнить директора училища св. Анны — Иосифа Кенига. Я много знал прекрасных педагогов, но я не знаю ни одного из них, кто пользовался бы такой любовью и таким уважением, как наш директор Иосиф Кениг. Я был участником его похорон, и мало было людей, которые не пролили бы слез по поводу его смерти.

Мое пятилетнее пребывание в училище св. Анны связано с тремя событиями, о которых я должен сейчас рассказать. Это, во-первых, увлечение химией, наукой, которую я решил сделать целью и содержанием своей жизни. Быть химиком — вот мой идеал того времени. Я так занялся этой наукой, что почти совсем перестал ходить на собрания, и хотя я не потерял веры в Бога, но в сердце моем было полное равнодушие к Нему.

Вторым событием того времени моей жизни был великий и глубокий внутренний перелом, который направил всю мою жизнь по новому руслу. Этот внутренний перелом состоял из двух моментов: из духовного пробуждения и из отдачи сердца Христу.

Духовное пробуждение моей спящей души произошло в один из воскресных дней 1911 года. Этот воскресный день я хотел провести так же, как проводил все воскресные дни: в занятиях химическими опытами в моей лаборатории. Но моя мать, всегда посещавшая евангельские собрания по воскресеньям и неизменно звавшая меня с собой, на сей раз решила быть более настойчивой, чем обычно, и, видя мое нежелание и на сей раз пойти с ней на собрание, заплакала. Слезы матери тронули мое сердце, и, как мне ни хотелось остаться дома, я решил исполнить ее просьбу и пошел с ней на воскресное вечернее собрание евангельской молодежи. Господь через слезы матери привел меня после долгого перерыва в дом молитвы.

Проповедь пламенного юноши Фомы Николаевича Минина, теперь находящегося уже в обителях неба, его сияющее от глубокого счастья в Боге лицо произвели на меня сильнейшее впечатление, которое оказалось не мимолетным чувством, а началом новой жизни, которая продолжается до сего дня.

Пробудившись духовно, я стал регулярно посещать евангельские собрания. Но мое молодое сердце не было еще отдано Христу. Отдача сердца произошла не, в собрании, а дома, когда я был совсем один и читал проповедь знаменитого французского проповедника Евгения Берсье. Из этой проповеди я узнал, что величайшим грехом перед Богом является

отсутствие в сердце любви к Нему, так как первой и наибольшей заповедью Бога является заповедь: «Люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею». Я увидел, что такой любви к Богу в моем сердце нет, и следовательно, я величайший грешник, хотя и воспитан в строгой христианской морали, которую я как будто ни в чем не нарушал. Осознав этот великий грех своего равнодушия к Богу, я встал из-за стола, подошел к своей кровати, преклонил колена и сознательно и решительно отдал свое юное сердце Тому, Кто умер на Голгофе за мои грехи. Это произошло в один из январских вечеров 1913 года.

Между моим духовным пробуждением и отдачей сердца Христу было

еще одно событие, которое принесло моей молодой душе много благословения. Я говорю о моем вступлении в кружок евангельской молодежи при Петербургской общине евангельских христиан, руководителем, которого в то время был дорогой брат Яков Иванович Жидков, ныне уважаемый Председатель Всесоюзного Совета евангельских христиан-баптистов. Это событие произошло 14 сентября 1912 года.

По окончании весной 1913 года реального училища, передо мной встал вопрос: в какое пойти высшее учебное заведение? Идеал сделаться химиком угас в моем сердце. Я горел первой любовью к моему Спасителю, и у меня было одно желание: отдать всю свою жизнь на служение Христу. Мне стало ясно, что для лучшего служения Христу я должен отдаться изучению так называемых гуманитарных наук, то есть наук, касающихся человеческого общества. И я решил поступить на факультет общественно-экономических наук Политехнического института. Программа этого факультета была обширная: в нее входили исторические, юридические, экономические и социологические предметы. Курс был четырехлетний. В течение четырех лет, с 1913 по 1917 год, я слушал лекции знаменитых профессоров того времени: Н. И. Кареева, Петра Струве, Максима Ковалевского, Бернацкого, Гамбарова, Дьяконова и других. Параллельно со слушанием лекций в Политехническом институте я слушал духовные л религиозно-философские рефераты в Петербургском Христианском студенческом кружке, руководителем которого был незабвенный Павел Николаевич Николаи. В Христианском студенческом кружке я слушал рефераты В. Ф. Марцинковского, замечательных служителей Русской Православной Церкви, священников Чельцова и Аггеева, зарубежных проповедников, Джона Мотта, Шервуда Эдди из США, пастора Ле Сера из Германии и других. Много дал моему внутреннему человеку этот Христианский студенческий кружок.

2 декабря 1914 года я принял крещение по вере и стал членом Петербургской общины евангельских христиан.

Усвоение наук сопровождалось ревностным служением на ниве Господней: я работал в это время в Кружке Евангельской молодежи, в Воскресной школе и особенно усердно в Евангельской Уличной Миссии. Работа в Уличной Миссии привела меня в соприкосновение с трущобами Петрограда. Вот когда я увидел глубокую пропасть между роскошными салонами аристократов царской столицы и ужасающей нищетой жителей этих трущоб. Мы старались спуститься с проповедью Евангелия и практической помощью на самое дно знаменитых петербургских трущоб: «Вяземской Лавры», «Порт-Артура», «Маньчжурии», «Васькиной деревни», «Горячего Поля» и других.

В воскресенье 5 марта 1915 года я произнес свою первую публичную проповедь в собрании Петроградской общины евангельских христиан. Тема этой первой моей проповеди была на слова 1 Кор. 1, 18: «Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас спасаемых сила Божья».

Зародившееся в 60-х годах в России знаменитое штундистское движение, в которое я включаю и движение, порожденное в великосветских кругах Петербурга проповедниками Редстоком, Бедекером, Георгом Мюллером и другими, и движение, порожденное на юге Украины немецкими колонистами — пиетистами, и баптистское движение, возникшее под влиянием немецких баптистов, — это штундистское движение неуклонно росло, ширилось и крепло, несмотря на все противодействие тогдашней православной церкви и царского самодержавия.

В годы моего прерывания в средней и высшей школах в Петербурге-Петрограде подвизались опытнейшие и благословеннейшие руководители дела Божья. Я говорю о величайшем в евангельско-баптистском движении организаторе И. С. Проханове, величайшем евангелисте-благовестнике В. А. Фетлере, величайшем духовном воспитателе И. В. Каргеле и известном руководителе Армии Спасения в России Карле Ларсоне.

Состоя членам общины евангельских христиан, я вместе с тем старался посещать собрания и И. В. Каргеля, и В. А. Фетлера, и Армии Спасения. Я хорошо уяснил себе, что сидение у ног таких великих духовных учителей поможет мне усваивать их знания, их духовный опыт, их методы работы. Каждому из них я готов сейчас горячо пожать руку за те благословенные уроки, которые они преподали мне и которые так пригодились мне в моем дальнейшем служении Господу.

Я не могу не упомянуть о проведении мною моих летних каникул в течение целых девяти лет в качестве домашнего учителя в семье барона Нолькена на острове Эзель (теперь Сарема.) в Балтийском море. Здесь я слышал изо дня в день самую образцовую немецкую речь и внимательно изучал быт и нравы дворянских гнезд. Визиты по этим гнездам, баронские банкеты, их повседневная жизнь — все это показало мне все отрицательные стороны классового общества с его делением людей на белую и черную кости. Я стал сторонником бесклассового общества и потому приветствовал великий Октябрьский переворот 1917 года, положивший начало бесклассовому обществу в моей стране.

Проповедь Евангелия в собраниях Ленинградской общины, работа среди евангельской молодежи, в Воскресной школе, в Уличной Миссии, редактирование журнала «Призыв» — вот чем были заполнены первые два года моей жизни после Великой Октябрьской революции.

В октябре 1918 года я соединил свою жизнь с моей нынешней спутницей Анной Иосифовной. Нас сблизила работа в Уличной Миссии, в которой она была одной из самых ревностных участниц, свидетельствуя о Христе пением в самых мрачных трущобах — в ночлежных домах, притонах разврата и т. п. Ей я в значительной степени обязан всем, что Господь мне помог совершить в Его винограднике, поскольку всю заботу о доме и воспитании детей она взяла на себя, дав мне тем самым возможность все время посвящать работе на ниве Божьей. Благодаря ей я был спокоен за свой «домашний фронт». Эту важную миссию она продолжает выполнять и сейчас, освобождая меня тем самым полностью для духовной работы. Как было бы хорошо, если бы все служители Божьи имели таких подруг жизни.

В июле 1919 года я был призван в Красную Армию и с Полевым запасным госпиталем направлен в Казань на борьбу с сыпным тифом. Так начался трехлетний Казанский период моей жизни. Здесь в Казани я соединял военную службу с проповедью Евангелия в Казанской общине. Это был необыкновенно благословенный участок моей духовной работы. Казанская церковь до сих пор вспоминает эти незабвенные дни нашего общего служения Господу, полные великого ликования и богатейших духовных плодов.

Но борьба с эпидемией сыпного и возвратного тифа привела к тому, что я сам заболел сыпняком, а потом и возвратным тифом, и жизнь моя висела на волоске. Но Господу угодно было сохранить меря еще на земле, и из борьбы со смертью я вышел победителем.

В апреле 1922 года я вернулся в Ленинград и здесь снова погрузился в самую кипучую духовную деятельность. Восемь лет, с 1922 по 1930 год, я проповедовал в Ленинградской общине, заменяя одновременно часто отсутствовавшего И. С. Проханова; по руководству Ленинградской общиной.

В этот же восьмилетний период Господь дал мне возможность объехать с проповедью Евангелия многие места моей необъятной Родины. От крайнего Севера до самых южных границ и от Запада до бескрайних просторов Сибири я имел возможность возвещать безграничную любовь моего Спасителя. Тысячам душ и сотням общин я стремился показать красоту Христа, и верю, что мое скромное свидетельство о Господе не осталось без плода.

Я должен здесь упомянуть также о моей преподавательской деятельности в Библейской школе в Ленинграде. В этой школе с 1925 по 1928 год я читал лекции по пасторальной теологии, или, как у нас этот предмет назывался, методике служения.

Зная, как велико значение печатного слова, я писал статьи для журнала «Христианин».

Летом 1930 года у меня началась совершенно новая страница жизни: после ,18-летнего периода служения моему Спасителю в Петербурге — Петрограде — Ленинграде Господу было угодно направить меня на духовную работу в Москву.

До октября 1944 года, то есть в течение 14 лет, эта работа заключалась, с одной стороны, в проповеди Евангелия в Московской церкви, а с другой стороны, в проповеди Евангелия в тех местах Советского Союза, где я раньше еще не бывал. Таким образом, Господь дал мне новые участки для посева семян Евангелия, и географическая карта моих миссионерских путешествий пополнилась новыми точками.

В октябре 1944 года в жизни русских штундистов совершилось великое событие: объединились в один Союз — Союз евангельских христиан баптистов — два течения евангельского направления, которые раньше существовали и работали самостоятельно и отдельно друг от друга, а именно: евангельские христиане и баптисты. Это объединение было ответом Господа на многие молитвы Его искренних и преданных Ему детей. На Конференции, посвященной этому святому делу объединения всех детей Божьих в единую семью, я был избран генеральным секретарем Всесоюзного Совета евангельских христиан-баптистов, звание, которое я ношу, по милости Господней, до сего дня.

Христос дает мне возможность сочетать эту большую и многогранную работу в евангельско-баптистском братстве с духовным служением в Московской церкви, а также с литературным трудом и редактированием журнала «Братский вестник». За этот 10-летний период существования объединенного братства евангельских христиан-баптистов Господь позволил мне совершить несколько поездок по разным местам Советского Союза с целью проповеди Евангелия, укрепления веры верующих и благоустройства общин.

В августе 1953 года состоялась, вместе с другими братьями, моя первая поездка за границу, в Швецию. Вторая поездка за границу, тоже в Швецию, состоялась в июне 1954 года. Третья поездка, тоже в Швецию, в августе 1954 года и четвертая поездка в Норвегию в августе этого же года.

Все эти четыре путешествия за границу описаны мною подробно в особых статьях, и эти статьи были помещены в журнале «Братский вестник».

В этих поездках за границу, кроме проповеди Евангелия и общения с братьями и сестрами по вере, ставилась великая и благородная цель: сближение Востока и Запада, ослабление международной напряженности к защите мира.

У меня нет ни малейшего сомнения в том, что эти поездки за границу послужили в той или иной степени достижению вышеозначенной цели.

Озираясь назад, на длинную тропу жизни, пройденную мною за 60 лет, так хочется с торжеством в сердце громогласно воскликнуть: «Велики и чудны дела Твои, Господи Боже, Вседержитель!» (Откров. 15, 3).

А. В. Карев

Источник: http://www.mbchurch.ru/publications/brotherly_journal/120/2159/